Я — та девочка, понимаешь,
С робким лёгким дрожанием губ.
Ты правдиво и тонко играешь —
Так изыскан, галантен, не груб.
Как же быть мне: вновь хочется верить
В воплощенье уставшей мечты,
Что в берёзовость солнечной двери
Вместе с утром явился и ты —
Тот — любимый, земной, настоящий,
Со словами в потоках огня,
В бирюзовую нежность манящий,
О надежде молящий меня.
Налюбились бы мы, наблудились
В покрасневшей стыдливой заре,
Где в прозрачности красок сгрудились
Чувства — в самой созревшей поре.
Молодела бы я, сознавая,
Что любима, как прежде, тобой…
Только небо, жарой изнывая,
Окатило волной голубой!
Ты, запутавшись напрочь, играешь,
Удивительно дерзок, красив,
Глупой волею пыл охлаждаешь,
Неуместно, несносно спесив!
Я — та девочка, понимаешь,
С полыхающим трепетом щёк,
Ты в гордыне не видишь, не знаешь,
Как ей дорог надменный игрок.
…Словно каешься, изнурённый,
Испытавший предательства лесть,
Несогретый, чужой, оскорблённый,
Не постигший, что совесть есть Весть.
И не слышишь ты Весточку Света…
Что ж! Быть может, так лучше теперь?
В серых бликах в чертоги поэта
Открываешь задумчиво дверь…
Может, вновь упоённо играешь,
Свой азарт утоляя сейчас?
Я — та девочка, понимаешь,
С чистым ангельским отсветом глаз.