Любовь Гибадуллина

Я терпелива в переливах
Поступков, мыслей, чувств горстей.

В вихрь перерыла в перерывах
Всю периодику вестей.

И сквозь перила в чёрных дырах
Гнала непрошеных гостей.

Фальшь – излечила на нарывах
В ступенях к Свету – всех мастей.

Дух подвинтила на разрывах
Ключом из добрых новостей.

Вновь раскрутила на приливах
Круг жизни в искрах лопастей.

В души божественных разливах
Сверкнула брызгами страстей.

Я родилась кудрявой, как барашек,
И Пушкиным меня прозвал весь двор.
Среди других смазливеньких мордашек
Одна несла словесный, в рифмах, вздор.

Концерты, игры, ставили спектакли.
Нам сценою служил родной подъезд.
Костюмы – из накидок, марли, пакли,
Я всласть «артистам» сочиняла текст.

Соседи и родные собирались,
Устроившись на лестницах крутых,
Как в лучшие театры наряжались
В улыбках деликатно-молодых.

Самозабвенно мы играли роли,
Домашний обнажая гардероб.
Аплодисменты. Пуд подъездной соли,
Посыпанной на общий бутерброд.

Вот школа. Удивлённые подружки.
Я что-то им про Родину пою.
И снисходительное: «Ты наш Пушкин!» –
Вновь ту же кличку детства узнаю.

И первая любовь першит дыханье,
«Онегина» читаю день и ночь.
Как мог он относиться так к Татьяне?!
И я стараюсь ей стихом помочь!

Письмо писала супротив Поэта,
И кудри в плач спадали на глаза,
А Пушкин усмехался мне с портрета,
Пером нетленным ласково грозя.

Наивный опыт! Но душа летела,
По безответным чувствам устремясь.
Куда? Искала что? И что хотела,
Пылая, утончаясь и смеясь?

…Обрыв! Конец. Стихи на юбилеи.
Протест на косность искренности строк.
Живу. Люблю. Работаю. Взрослею.
Вдруг получаю жизненный урок!

И вот разверзлись небеса каналом,
И тонкой-тонкой струйкой потекло.
Вновь чувствую чудесное начало,
Поэзии божественной тепло.

Касается волос весёлый кто-то:
«Трудись-трудись на пушкинской стезе!
Тебе, курчавой, предстоит работа
Познания себя, врагов, друзей».

Ловлю я слог и рифму благодарно,
Слова переплетаю в завитки.
Не Пушкин я. Пусть поздно, пусть бездарно,
Но всё ж пленят заветные мотки.

И вот живу кудрявой, как барашек,
Сам Пушкин пробудил к стихам задор!
Среди других стареющих мордашек
Одна я кучерява до сих пор!

Февраль 2002 г.

Я не хочу кричать потом с небес
Всё то, что здесь промолвить не успела.
Моих стихов из мук крутой замес
В печи души жжёт ароматом тело.

Вот только редко в фартуке стою,
Горячий хлеб руками приминая!
Потом его всем щедро раздаю,
Глаза людей в Любви запоминая.

Но взгляды есть: коптят, чернят дымком,
Сжигают в угли ломти откровенья,
И всё в тартарары летит витком,
Испепеляя жизнь стихотворенья.

Неужто мне в слезах со сцен небес
Придётся сердце рвать, чтоб докричаться?!
В моих стихах, смутив, Христос воскрес —
Помочь — и вразумить, и достучаться.

Про меня не скажете: «Не плакала!» –
Видели унылость слёз моих.
Про меня не скажете: «Не ахала!» –
Я пугалась даже на «апчих!»

И ругалась часто незаслуженно,
Суетилась, время торопя.
И, как лошадь, планами загружена
Мчалась, по мечте своей лупя.

И не назовёте вы скромнягою –
Скромность и стесненье задавив,
Управляла разными «ватагами»,
Лидерством себя обременив.

И не назовёте вы тихонею –
Громко заявила о себе!
И, почуяв мужества агонию,
Духом хлестанула по судьбе.

Про меня не скажете: «Красивая!» –
Обаянье – мой земной удел.
Про меня не скажете: «Спесивая!» –
Знала деловитости предел.

Жаль, не назовёте жизнерадостной –
Раньше зажигались от меня…
Назовите меня просто: «Разная»,
Пожелав мне силы и огня.

Июнь 2001 г.

Не грозит теперь мне одиночество —
Я сама себе: «Ваше Высочество!»,
Я сама себе: «Ваше Величество!»,
Мыслей, чувств несметное количество.

У себя прислугой я служу,
Время за трудами провожу,
А ещё я повар, лекарь, маг,
Писарь, казначей, палач и враг,
Стража, шут, юродивый, певец —
Но и это, в общем, не конец.
Я пророк, глашатай, звездочёт —
И для всех есть плата и почёт.

Только всё ж во власти Вдохновения
Терпеливо жду уединения,
И сбежать готова в одиночество —
Не нужны мне блага и «Высочество»!

В нашей ново-ленинской_* «дыре»
Я поэт при собственном дворе.

Читать дальше

Поэтесса? — Боже, как вульгарно!
Что ли я поэтова жена?
Я — поэт. Назваться так нормально.
Нет здесь рода. Тайны тишина.

Говорить нам надобно, как встарь,
Что поэт, что слово секретарь.

Лёгкость — это признак мастерства.
Всё приливом плещется и дышит.
В таинстве, из лона Естества,
Что-то будоражит, мучит, движет.

И спешишь, испытывая сласть,
Усладить дотошную природу.
Может быть, Божественная Власть
Предписала ЭТО мне и роду?!

Я готова целый день писать,
Лишь бы не мешали, не сбивали:
Трудно отрываться и бросать —
Сразу же в смятенье и в провале.

Рвётся вмиг космическая нить,
А концы потом связать непросто.
Этот Дар земным не оценить —
Он нечеловеческого роста.

Запредельный благостный поток,
Есть пороги, волны, брызги, пена,
Скрыт от глаз мистический исток
В ауре загадочного плена.

Гравий и песок беру со дна,
Капельки ловлю, перебирая,
День и ночь ищу-грущу одна,
По крупицам перлы собирая.

Ритмы, рифмы, звуки и слова
Отбираю до седьмого пота…
Видимо, судьба опять права:
То, что сладко делать, — не работа!

Упоенье, Творчество, Любовь —
На душе легко, горит желанье!
Погружаясь в Поиск вновь и вновь,
Принимаю дивное Посланье —

В таинстве, из лона Естества.
Лёгкость — это признак мастерства.

Да, я горячая женщина.
Жаром душевным маня,
Божьей Любовью отмечена,
Имя – Любовь у меня.

Пылкостью духа увенчана,
Сердце страстями кипит.
Да, я горячая женщина!
Кто же меня остудит?

Встреча. Глупых вопросов злословь:
«Диссертацию-то защитила?
Сколько платят? Где трудишься вновь?
Кем? Кого своим сердцем почтила?»

Что ж! Отвечу. Себя приготовь!
Защитила! Честь. Совесть. Свободу.
И клокочет со-Знанием кровь,
Не поддавшись шаблону в угоду.

Я к Вселенной, в Почтенную Новь,
Словотворцем служить поступила.
Мои званье и должность – Любовь,
А зарплата – Духовная Сила.