Я родилась кудрявой, как барашек,
И Пушкиным меня прозвал весь двор.
Среди других смазливеньких мордашек
Одна несла словесный, в рифмах, вздор.
Концерты, игры, ставили спектакли.
Нам сценою служил родной подъезд.
Костюмы – из накидок, марли, пакли,
Я всласть «артистам» сочиняла текст.
Соседи и родные собирались,
Устроившись на лестницах крутых,
Как в лучшие театры наряжались
В улыбках деликатно-молодых.
Самозабвенно мы играли роли,
Домашний обнажая гардероб.
Аплодисменты. Пуд подъездной соли,
Посыпанной на общий бутерброд.
Вот школа. Удивлённые подружки.
Я что-то им про Родину пою.
И снисходительное: «Ты наш Пушкин!» –
Вновь ту же кличку детства узнаю.
И первая любовь першит дыханье,
«Онегина» читаю день и ночь.
Как мог он относиться так к Татьяне?!
И я стараюсь ей стихом помочь!
Письмо писала супротив Поэта,
И кудри в плач спадали на глаза,
А Пушкин усмехался мне с портрета,
Пером нетленным ласково грозя.
Наивный опыт! Но душа летела,
По безответным чувствам устремясь.
Куда? Искала что? И что хотела,
Пылая, утончаясь и смеясь?
…Обрыв! Конец. Стихи на юбилеи.
Протест на косность искренности строк.
Живу. Люблю. Работаю. Взрослею.
Вдруг получаю жизненный урок!
И вот разверзлись небеса каналом,
И тонкой-тонкой струйкой потекло.
Вновь чувствую чудесное начало,
Поэзии божественной тепло.
Касается волос весёлый кто-то:
«Трудись-трудись на пушкинской стезе!
Тебе, курчавой, предстоит работа
Познания себя, врагов, друзей».
Ловлю я слог и рифму благодарно,
Слова переплетаю в завитки.
Не Пушкин я. Пусть поздно, пусть бездарно,
Но всё ж пленят заветные мотки.
И вот живу кудрявой, как барашек,
Сам Пушкин пробудил к стихам задор!
Среди других стареющих мордашек
Одна я кучерява до сих пор!
Февраль 2002 г.